Амальгама

Опыт катафатического описания

Много лет в отношениях с женщинами я руководствовался апофатическим подходом. Я говорил себе: эта не та, и эта не та, и эта тоже не та.

Ещё недавно, устав вежливо уклоняться от преследований одной особы, я так и сказал ей: «Ты не мой идеал!» Я нарочно употребил такое возвышенное слово, чтобы мой отказ не ударил по её самолюбию, и я надеялся, что на этом любые дальнейшие вопросы отпадут сами собой. Но особа и тут не сдалась и ещё долго пыталась добиться от меня описания идеала. Я вертелся, как мог, то всячески напуская тумана, то переводя всё в шутку, – то присылал ей фотографию Вирджинии Мэдсен в молодости, то говорил: «Если я когда-нибудь увижу свой идеал, я его сразу узнаю, и тебе первой его покажу». На самом деле, я был уверен, что его не существует. Но я ошибся.

Случается, что совершенство являет себя в настолько неподходящих обстоятельствах, что разум отказывается сразу его признать. Так это произошло со мной.

С начала зимы меня охватил приступ желания бывать во всех модных местах, который, как я знал по опыту, приходит в среднем раз в год и продолжается две-три недели. Я снова стал читать издания и блоги, посвященные городской жизни, и, среди прочего, довольно скоро стал замечать репортажи про заведение под названием «КЛУБ». На фотографиях, сделанных нарочно грубо и будто спонтанно, были красивые, безвкусно одетые, покрытые татуировками, в пирсинге, полуголые, возбужденные люди; антураж был соответствующий – грязные помещения, похожие на заброшенный склад или завод, мусор повсюду, отбитый кафель, железные баки, покрытые граффити стены. Оказалось, что «КЛУБ» находится как раз неподалеку от моего дома. Движимый любопытством, я отправился туда в один из вечеров.

Я заранее решил, что не приложу ни малейших усилий для того, чтобы попасть внутрь, – не стану мимикрировать, не стану искать в своём гардеробе плохую одежду, не стану пытаться каким-то образом придать своему лицу сходство с физиономией наркомана со стажем, не стану подкупать охрану. Я заранее был готов к тому, что меня не пустят.

Я отпустил машину на углу переулка и последние несколько сотен метров прошел пешком. Было видно, что я на правильном пути: узнаваемого вида публика была рассеяна по улице. У входа выстроилась очередь, не слишком длинная, но достаточная, чтобы в ней не стоять, особенно если результат стояния не очевиден. Я обогнул очередь и встал вторым от её начала. К моему удивлению, мне никто не сказал ни слова, хотя в очереди к любому заведению на улице Ломоносова за такой трюк я бы рисковал получить в челюсть. Может быть, моё роскошное пальто, подвязанный вокруг шеи изысканный шерстяной шарф, перчатки тонкой кожи и безупречно начищенные ботинки давали понять, что у меня есть привилегии, а может быть, все видели, что у меня нет никаких шансов, и, не сговариваясь, благородно пропускали меня вперед, чтобы я как можно быстрее получил отказ и дальше шёл по своим делам.

Открылась железная дверь. Охранник скользнул по мне взглядом и очень просто сказал: «Вы не сможете сегодня войти». Я в ответ скользнул взглядом по нему: это был невысокий, крепенький, бритый под ноль парень в черном бомбере (с оранжевой подкладкой, успел подумать я) – из тех, что валят тебя на землю подлым ударом снизу, а потом прыгают на твоей голове, пока кто-нибудь их не оттащит. Не говоря ни слова, я развернулся и ушёл и впервые прокомментировал этот случай только несколько месяцев спустя, когда узнал, что «КЛУБ» закрылся. «Туда ему и дорога!» – сказал я вслух, хотя рядом в тот момент никого не было.

Тогда же я узнал о другом похожем заведении, которое называлось RAF25. Оно заинтересовало меня тем, что располагалось в бывшем бункере. В памяти возникли картины легендарного клуба Тоннель, где я был только однажды. Я снова испытал проклятый зуд восполнить в зрелости то, чем вообще-то следовало удовлетвориться в юности, который прежде уже приводил меня в неловкие ситуации. Поддался я ему и на этот раз. Не попал в «КЛУБ» – попаду в RAF, решил я.

Около полуночи я подъезжал на такси к самому краю моей ойкумены. Это был жилой район, но место, где остановилась машина, было пустырем между домами или спортивным стадионом – под толщами снега в темноте трудно было разобраться, что за постройки окружали пустое пространство. Побродив немного по округе, я прислушался, ожидая, что откуда-нибудь донесутся звуки басов, но вокруг стояла мертвенная тишина морозной ночи. Привычно возникло предчувствие, что сейчас из-за поворота вырулит пара хулиганов, которые оскорбят меня, побьют и ограбят, но вместо хулиганов я увидел двух девушек, которые, ступая в сапогах на высоком каблуке по узенькой тропинке, проложенной в глубоких сугробах, шли мне навстречу. Мы сразу выяснили, что они ищут то же, что и я. Мы немного прошли вместе, а потом одна из них ушла куда-то в сторону, и я остался и разговорился со второй. По разговору я почувствовал, что она уже заряжена и что, может быть, не будет большой беды, если мы тут же прекратим поиски и вместо этого поедем куда-нибудь в другое место, но тут первая девушка позвала нас: она нашла вход.

Здесь посетителей отсеивали куда более интеллигентные парни. Один из них, оценив меня, спросил: «Знаете, кто сегодня играет?» Я улыбнулся и ответил: «Нет», но он все равно поставил мне на руку печать в виде вписанного в квадрат креста со стрелками на концах.

По лестнице я спустился под землю. RAF25 действительно оказался большим бункером с несколькими залами – темным, мрачным, пустым, сырым и уродливым. Однообразное безостановочное буханье оглушало и неприятно отдавало в сердце. В дыму и вспышках света под ритм двигались люди. Ближе всего к диджейскому пульту, над которым всё время что-то подкручивал обезьянообразный диджей, стояла девушка. Своими движениями она напоминала надувную фигуру из тех, что часто можно видеть у торговых центров: их ноги крепко прибиты к земле, а туловище, руки и голова под струёй воздуха болтаются из стороны в сторону, создавая нелепый, комический эффект (и трудно представить, что у кого-то при виде этой жалкой и безвольной куклы может возникнуть спонтанное желание что-нибудь купить). Я ушел в соседний зал, где был бар, а за низеньким столиком разливали чай. Я пил чай, потому что во враждебных местах всегда предпочтительно сохранять трезвость.

Через некоторое время та девушка появилась в зале и заговорила с группой ребят, стоявших неподалёку, так что я смог разглядеть её. Я увидел, что она красавица, и подумал, что неплохо было бы с ней познакомиться. Я ждал удобного момента, когда она останется одна, но вместо этого вскоре к ним присоединился тот диджей. И минуты наблюдения не понадобилось, чтобы понять, что девушка и диджей – возлюбленные. Я пошёл гулять по клубу.

Если у меня будет сын, я скажу ему. А если пойму, что для моего сына, когда он станет достаточно взрослым, это уже будет не актуально, то скажу сыну своей лучшей подруги, когда тот немного подрастёт: ему сейчас 4, и уж на его-то век этого добра хватить должно. Я скажу ему: «Запомни, самых красивых и самых оторванных женщин найдешь на техно-вечеринках. Почему техно привлекает самых редких красавиц, я объяснить затрудняюсь, но легко понять, почему они такие оторвы. Слушать срань, которую называют техно, и танцевать под неё, не находясь под воздействием наркотиков, невозможно. А приняв наркотик, женщина позволяет делать с собой многое и многим, особенно не разбираясь, а потом, обогатив таким образом свой опыт и расширив границы допустимого, она уже не видит причин, почему бы ей не делать всё то же самое в трезвом состоянии и со всеми остальными. Поэтому преодолей отвращение к шуму и безобразной обстановке и попробуй половить рыбку в этой мутной воде».

Спустя некоторое время я снова стоял у бара. Внезапно ко мне подкатила парочка: молодой человек с кудряшками и девушка в очках, обнявшись, почти упали на меня. Парень сказал: «Можно тебя поцеловать?» Видимо, заметив моё короткое замешательство, он добавил: «Ты такой красивый!» На мне в ту ночь был хороший шерстяной костюм и белая рубашка – совершенно неподходящий наряд для такого места, и я, без сомнения, был самым элегантным и аккуратным среди посетителей, каждый из которых хотел выглядеть необычно и ярко, но которые в совокупности представляли собой унылую и однообразную толпу. Действительно, я был красив. К тому же, комплименты – самый верный инструмент манипуляции мной. Наконец, я вообще не люблю отказывать людям. «Почему нет», – сказал я, и мы с парнем поцеловались в губы. «Да, ты такой красивый», – повторила девушка, и я поцеловал и её. После этого мы разговорились, и я купил нам выпить.

Я не испытываю к мужчинам никакого сексуального интереса, поэтому развлекал девушку, а молодой человек, кажется, был рад перепоручить её мне. Она была под наркотиками, ей было нужно чьё-то внимание. Я сжал её ладони – они были ледяные. Она рассказывала мне какую-то глупость про свою жизнь за границей, когда боковым зрением я увидел, что молодой человек разговаривает с той самой девушкой, с которой я хотел познакомиться. Но проклятое хорошее воспитание не позволило сразу отбросить ладони, как скользкую холодную рыбу, и прервать рассказ на полуслове. Ненавистная вежливость! Сколь многого я лишил себя из-за того, что всегда стараюсь остаться джентльменом! К тому моменту, как в увлекательной истории возникла достаточная пауза, чтобы я без потери лица мог отвлечься, было поздно: девушка уже развернулась и удалялась. Молодой человек, провожая её взглядом, поделился с нами: «Вот, расстанется она со своим парнем, и я буду её жестко ебать!»

Было уже четыре утра, и я понимал, что единственный шанс, который мне послала судьба, я упустил – с возрастом учишься замечать такие вещи и не тратить время попусту. Попрощавшись со своими новыми знакомыми, с легким чувством досады я уехал домой.

Чертов прекрасный новый мир! Вся история человечества, все книги, которые учат мужчин быть мужчинами, говорят: упущенная однажды возможность второй раз не предоставляется. Раньше это было справедливо и для отношений с женщинами. Привлекательная женщина могла промелькнуть перед тобой и навсегда пропасть, единственный след оставив лишь в памяти. Например, вы расстались с женщиной, она сменила номер телефона и переехала, и ты не знаешь, где её искать; или ты взял у неё номер, а потом потерял его; или ты всё никак не мог набраться смелости подойти в ней, и она просто ушла; или ты засмотрелся вслед хорошенькой прохожей на улице, она не обернулась, да ты и сам спешил. Раньше все эти истории были законченными, и не могли иметь продолжения, если только в дело не вмешивалась всемогущая судьба. Сейчас же любой ребёнок объяснит, как с помощью простейших инструментов разыскать героинь трёх первых предложенных ситуаций, а в недалеком будущем не составит никакого труда установить даже любую уличную незнакомку: в облаке вашей памяти, снятый автоматически прямо с ваших зрительных нервов в высочайшем разрешении, сохранится образ её лица, который можно будет сразу экспортировать в поиск по социальным сетям. Теперь мы обречены вечно быть связанными с теми, кто однажды вызвал наш интерес, если особым усилием воли не прикажем себе остановиться.

Три дня она не покидала моих мыслей и на час. Дошло до того, что я стал встряхивать головой, когда нужно было отвлечься, и, судя по всему, я делал это слишком часто, потому что меня спросили: «С тобой всё в порядке? У тебя голова как-то странно дергается!». Тогда я решил поискать. И получаса не потребовалось. В группе, посвященной той вечеринке, я нашел её аккаунт вКонтакте, а оттуда – инстаграм. Теперь я был привязан безвозвратно. Благословенный новый мир!

Теперь я смог рассмотреть её во всех деталях. Впечатление, которое я получил при скудном освещении в бункере, оказалось верным, но не до конца полным: да, она была красавица, но теперь я увидел, что она сказочно красива. Огромные глаза; красивый разлёт бровей; высокий лоб; хороший прямой нос; сильный крепкий подбородок, немного, совсем чуть-чуть выступающий вперед, из-за чего нижняя губа выглядит полнее, что придаёт лицу слегка капризное выражение (хочется сразу угадать и удовлетворить этот каприз, но поскольку это природа, то ясно, что полного удовлетворения достичь будет невозможно); если смотреть сбоку, идеальный изгиб там, где подбородок переходит в шею; длинная благородная шея; стройная фигура. Её лицо словно было нарисовано самыми простыми и ясными линиями, как если бы гениальный мастер создал его, поддавшийсь внезапному порыву вдохновения, творил быстро и не задумываясь, а получившийся результат случайно оказался неизъяснимо прекрасен. Можно описать эту красоту, поделив её на составные части и подобрав для каждой наиболее точное сравнение или метафору, но такое описание не выразит главного: она словно была амальгамой прекраснейших черт женщин, в которых я был влюблен раньше. Она была совершенна. И если бы я не опасался, что об этом станет говорить весь Петербург, я бы послал её фотографии той особе, которую упомянул в начале, и сказал: «Се идеал».

Оставался, правда, ещё проверенный годами психологический приём, с помощью которого я подавил в себе любовь не к одной хорошенькой женщине. Я попробовал убедить себя, что у неё, наверняка, дурной характер: ведь она росла под восхищенными взглядами мужчин, а потому должна быть избалованной, испорченной, черствой и высокомерной, с завышенным самомнением. Но я сразу понял тщетность этих попыток. Мой опыт физиогномики, которому я с годами всё больше доверяю, неопровержимо говорил мне, что нет ничего более далекого от истины: она добрая, нежная, милосердная и великодушная. Может быть, чуточку гордая, но я не из тех, кто относится к гордости с предубеждением: гордость в наше время – это один из последних бастионов на пути полного промискуитета.

Как можно было познакомиться? Очевидно, искать новой встречи в заведении, вроде RAF25, было глупо. Это означало бы играть на чужом поле. Конечно, в своих глазах в той толпе я был бы здоровым зубом в гнилом рту. Но в её глазах я выглядел бы чужеродным элементом, неуместным чудаком. Нужно было выманить её на свою территорию.   

Тогда на её день рождения (дату которого, конечно же, я тоже узнал из социальных сетей) по номеру телефона (и он тоже был опубликован! на какие только ухищрения ни приходилось идти раньше, чтобы выяснить чей-то номер…) я отправил ей цветы, открытку и два билета в первый ряд на балет. В открытке, насколько помню, я выражал надежду, что уютный и роскошный зал Мариинского театра придётся ей по вкусу не меньше, чем страшный промозглый бункер (к сожалению, я не догадался снять копию с открытки: на составление этих нескольких строчек я потратил не один час, и слова были подобраны гораздо точнее и изящнее). Разумеется, я купил на тот спектакль и третий билет, но не по соседству, а в ложу. Мой расчет был простым. Если она совсем открыта, то придет одна, и я сразу пересяду на пустое кресло рядом. Если лишь заинтересована, придет с подругой, и я смогу представиться в антракте. Если не принимает ухаживание – придет с возлюбленным.

В назначенный день я сидел в ложе и ждал её появления. Они пришли вдвоём перед самым началом спектакля – она и её диджей, оба одетые с ног до головы в черное. Моё место было расположено на высоте сбоку, так, что я мог видеть только их затылки – её округлую головку и его голову, обритую «под горшок».

В антракте они никуда не пошли – так и сидели всё время в креслах и ворковали. У меня был бинокль, и я мог наблюдать их вблизи. Она клала голову ему на плечо, гладила его по волосам, а когда поворачивалась к нему, можно было видеть её лицо – видеть, как она с нежностью смотрела на его виски, как ласково смеялась чему-то, что он говорил. То первое впечатление, которое я составил в клубе, подтвердилось: она влюблена в него, влюблена крепко, как бывает у молоденьких девушек, когда они думают, что их первая серьёзная любовь – это навсегда. Мне стало тогда очень больно и очень противно от одновременной потребности и невозможности вмешаться.

Как поступают в таких случаях? Следует ли попытаться разрушить счастье той, которую считаешь совершенством? А если нет, то как можно вступать в связь с другими женщинами и тем более признаваться им в любви, зная, что совершенство существует, известно и находится на расстоянии вытянутой руки?

Женщины особенно податливы, когда влюблены. Большинство из них похожи на пластилин: они становятся мягкими в тепле постели, и из них можно лепить всё, что угодно. Всё можно сделать с женщиной, если она в тебя влюблена.  И очень часто бездарные и неумные мужчины, сами того не замечая, придают влюбленным в них женщинам уродливую форму. Что если он заставит её выколоть на безупречно белоснежном теле какую-нибудь дрянь? Что если её вкус будет безвозвратно испорчен? Что если она необратимо заполнится его уродливым содержанием? Что если совершенство будет разрушено? Но может быть, в этом и есть моя подлая потаённая надежда – что совершенство исчезнет, а я обрету покой и снова вернусь к катафатическому определению: не эта, не эта и не та.