Джастин Тимберлейк
и бессмысленность жизни

1. Побег Джастина Тимберлейка.

Ранним осенним утром всемирно известный певец Джастин Тимберлейк вышел на террасу своего дома в Голливудских Холмах. На нем была простая белая майка и растянутые домашние штаны. Шлепая босыми ногами по влажному от росы деревянному полу, он медленно прошел к той части террасы, откуда открывался лучший вид на окрестности, и вялым взором окинул панораму. Серое низкое небо, холодный туман, окутывающий холмы, покрытые чахлой растительностью, деревья с облетевшей листвой и натыканные без разбора одинаковые домики. Вероятно, ничто так убедительно не свидетельствует о том, что нет рая на Земле, как калифорнийский пейзаж в конце осени.

Некоторое время Джастин стоял неподвижно, глядя вдаль, потом глубоко вздохнул и поплелся назад в дом. Он шел ссутулившись, и, увидев его, трудно было бы поверить, что этот человек дал две недели назад концерт, который все американские таблоиды в один голос назвали самым энергичным концертом года.

Войдя на веранду, отделенную от террасы стеклянной стеной, Джастин остановился в нерешительности. Было только семь часов утра, и он чувствовал себя усталым и разбитым, но спать не хотелось. Уже несколько месяцев он просыпался рано утром и не мог снова заснуть, терзаемый ощущением, что необходимо что-то сделать. Беда была в том, что Джастин не мог понять, что именно ему нужно сделать, а когда раз за разом задавал себе вопрос «Что?», в коридорах души разносилось лишь гулкое эхо – «Зачем?».

Не в силах принять никакого определенного решения – подняться ли в одну из пяти спален и лечь или окончательно оставить попытки снова заснуть и идти готовить завтрак, он сел на огромный белый диван, поставленный напротив стеклянной стены. Мягкий и воздушный, как облако, диван ласково принял Джастина, и он погрузился в легкую дрему. В следующий же момент мысли, неотступно преследовавшие его последние два месяца, снова начали вертеться в голове, не позволяя уснуть. Он знал, что почти все жители Голливуда рано или поздно начинают страдать бессонницей и принимать снотворное, со временем все увеличивая дозу, но это его совершенно не утешало. Особенно несправедливо было то, что бессонница в его случае была результатом не злоупотребления наркотиками и алкоголем, а постоянных мучительных раздумий, вовсе не свойственных звездам. Джастин Тимберлейк страдал от осознания бессмысленности своей жизни.

В течение двух месяцев, пока продолжался гастрольный тур в поддержку нового альбома, ему удавалось не признаваться себе в этом и гнать от себя тоску. Это было нелегко, но плотный график, превращающий жизнь в строго упорядоченную череду стремительно сменяющихся и отвлекающих ум ярких картин, оставлял спасительно мало времени для сомнений или раздумий. Между тем, защитная пленка терпения незаметно истощилась до предела, и нарыв лопнул во время финального концерта тура – того самого сенсационного выступления в Лас-Вегасе, о котором написали все таблоиды.

Джастин стоял посреди чудесно украшенной сцены и исполнял на бис любимую песню. На нем был безукоризненного подогнанный по фигуре щегольский концертный костюм и любимая шляпа. Несколько тысяч пар глаз с обожанием и восхищением были обращены на него. Зрители жадно внимали каждому звуку, разносившемуся по залу, и ловили взглядом каждое движение Джастина. В своей неповторимой манере, ироничной и немного снисходительной, он повторял припев: «Все, что происходит вокруг, всегда возвращается назад по кругу». Многие зрители поднимали руки и в ритм музыке чертили в воздухе указательным пальцем круг – этот жест был непременным атрибутом песни, своеобразным тайным знаком посвященных, принадлежащих к культу Тимберлейка. Джастин спел еще один куплет и, вновь начав припев, тоже стал кружить над головой кулаком с вытянутым указательным пальцем.

Вдруг его будто укололи в мозг алмазной булавкой: он почувствовал, что в ту секунду, как утихнет последний аккорд песни и он выйдет за кулисы, его неизбежно накроет дикая и непереносимая пустота. Ему даже показалось, что он затылком ощущает на себе ее пристальный взгляд. Выдавая безупречные ноты, внешне невозмутимый Джастин лихорадочно пытался придумать какое-нибудь спасение. «Все, что происходит вокруг, всегда возвращается назад по кругу!» – спел он и сам ужаснулся. «Что угодно, только не в этот круг! Только не в этот чертов замкнутый круг!» – вертелось в голове. Зная, что он в безопасности, пока не кончится концерт, Джастин сделал жалкую попытку подольше остаться на сцене и, спев положенное число раз припев, вместо того, чтобы закончить песню, вдруг начал совершенно непредсказуемую вокальную импровизацию. К счастью, его музыканты – блестящие профессионалы, настоящие мастера своего дела – тут же подхватили мелодию и сыграли так, будто хулиганская выходка певца была заранее ими отрепетирована. Публика встретила музыкальный сюрприз с неистовым восторгом, и на этой волне песню удалось растянуть еще на две минуты. Наконец, Джастин собрался с силами, выбрал подходящий момент и поставил в песне точку. Небрежно откланявшись и поблагодарив зал, он убежал со сцены, вышел за кулисы и, не останавливаясь, не отвечая на поздравления и ни с кем не вступая в разговор, промчался в гримерную комнату.

Мычанием и взмахами рук он приказал костюмерам, охранникам и всей многочисленной свите выметаться. Вытолкав всех в коридор и заперев дверь изнутри, он сел у зеркала и смял лицо руками. «Проклятый круг!» – повторял он, тяжело дыша. Прошло некоторое время. Джастин встал и открыл окно. Вдохнув свежий осенний воздух, он на мгновение почувствовал себя свободным.

В дверь уже стучали, из коридора доносились возбужденные возгласы. Джастин усмехнулся, встал на подоконник и высунулся в окно. Шел легкий дождик. Подставив лицо дождю и умывшись первыми каплями, Джастин посмотрел вниз. Прямо под окном стоял верный лимузин, который неизменно вывозил его из любого окружения. Но гримерка располагалась на четвертом этаже и, казалось, побег невозможен. Тут Джастин заметил, что водосточная труба закреплена не так уж далеко от окна и можно было бы спуститься по ней. Чувствуя легкое покалывание в запястьях, Джастин смерил расстояние. Нужно было не только точно прыгнуть, но и зацепиться. Кроме того, труба могла оказаться непрочной и не выдержать его веса, но Джастин твердо решил рискнуть. «Если упаду, не велика будет потеря. Ну, Господи, благослови!» – подумал он и прыгнул.

Соскользнув вниз по гладкой трубе, Джастин не успел заметить, как его ноги уже коснулись земли у самой двери лимузина. Он посмотрел в сторону служебного входа и, увидев спешащего к нему своего менеджера господина Клуни – однофамильца известного актера, – немедленно сел в машину. «Газу, Том! Газу!» – крикнул он чернокожему водителю, а сам заблокировал дверь. Когда лимузин уже тронулся, господин Клуни со своей неизменной папкой, в которой хранились всевозможные графики и расписания, прилип к окну, что-то крича. Джастин вежливо улыбнулся и развел руками. Несколько секунд Клуни бежал за машиной, все силясь докричаться до своего подопечного, но лимузин быстро набрал скорость, и он отстал. Джастин откинулся на кожаный диван и погрузился в сон.

2. Успех и слава Бритни Спирс.

Его разбудил телефонный звонок. Джастин посмотрел на часы – было 12:36. Никто не имеет права звонить раньше половины первого. Такое правило Джастин установил для тех, кто хочет с ним общаться. Каждый, кто хоть чего-то стоит в Голливуде, составляет свой свод подобных правил. Иные своды поражают длиной списка, самодурством человека, его составлявшего, и непостижимостью причин, которыми руководствовался автор при составлении. По сравнению с другими, правила, которые определил Джастин, были простыми и понятными. Например, правило не звонить раньше двенадцати тридцати появилось еще в те времена, когда он распутничал и поздно вставал. Впрочем, по голливудским меркам это было совсем не поздно.

«Привет! Ну, что? Готов ли принц вернуться на трон?» – в течение трех недель, прошедших со времени бегства Джастина от мира, мистер Клуни начинал каждый телефонный разговор какой-нибудь идиотской фразой, вроде этой.

«А, привет, Джордж», – с усталой улыбкой сказал Джастин. Мистера Клуни, на самом деле, звали Кристофер, но все, с легкой руки Джастина, называли его Джордж, чтобы совпадение с именем известного актера было полным. Мистер Клуни с самого начала не возражал и охотно смеялся, когда его называли чужим именем, а с некоторых пор даже научился делать пародии на Джорджа Клуни, что особенно ценилось. Эта шутка давно перестала казаться Джастину забавной, но он продолжал назвать мистера Клуни Джорджем. Отчасти – по привычке, а отчасти – потому что догадывался, как того это бесит, и втайне надеялся, что когда-нибудь Клуни, услышав снова: «Привет, Джордж», – просто пошлет его и больше никогда не позвонит.

«Нет, старик, пока я не готов» – эту фразу Джастин повторял с самого начала и каждый раз ждал, какие еще аргументы менеджер придумает, чтобы убедить его оставить затворничество. За прошедшее время мистер Клуни перебрал все: новые песни; предложения сотрудничества от знаменитых музыкантов; открытые, закрытые и тайные вечеринки; вручения всех возможных наград; фотосессии для журналов и позирование модному художнику; участие в телешоу; женщины от простых групиз до известных порнозвезд и светских проституток; успехи конкурентов; новая коллекция шляп; очередной аукцион личных вещей Майкла Джексона; сценарии кинофильмов; новые экспериментальные наркотики; поездка на сафари в Африку; фокусники и клоуны; четырехлетний мальчик-подражатель и многое другое, с каждым разом все более беспомощное, – ничто не вызывало интереса. Наконец фантазия мистера Клуни иссякла и он, выдержав паузу, вздыхал и с подлинной горечью в голосе отвечал: «Что ж, очень жаль». Чего-то подобного Джастин ожидал и в этот раз, но сегодня мистер Клуни преподнес ему неприятный сюрприз.

«Слышал последнюю новость?» – спросил Клуни.

Джастин изо всех сил старался отгородиться от любых внешних воздействий, поэтому не смотрел телевизор, не читал газет и редко пользовался Интернетом. Новостей, тем более последних, он не знал.

«Как? Ты не слышал про успех мисс Спирс на церемонии вручения наград ЭмТиВи?! О, это был поразительный, ни с чем не сравнимый успех…» – тут мистер Клуни посвятил Джастина в подробности триумфа Бритни Спирс: ее объявили Лучшим артистом 2008 года, а видео-клип на ее песню «Бабник» – Лучшим видео.

«Клуни, старый проныра! Ты знал, чем меня достать, – думал Джастин, рассеянно слушая тираду своего менеджера и через трубку ощущая его усталость и неискренность. – Что может свидетельствовать о верности моего решения бежать из этого лживого мира, как не случившееся с Бритни? Бритни – живое напоминание всем так называемым звездам о том, насколько они несвободны и беззащитны и как превратна бывает судьба. Возможно, в том, что произошло с Бритни, ее вины было меньше всего. В конце концов, большинство  звезд – малоприятные, капризные, полубезумные посредственности, обязанные своим успехом прихоти случая. Да и вообще, любая жизнь полна позорных и омерзительных подробностей, о которых не знают посторонние, а жизнь, тронутая богатством и славой, – и того больше. Но если гадости простого человека обычно стоят недорого и известны только ему, его близким и соседу, живущему напротив, то за гадости знаменитостей платят огромные деньги, и они тиражируются миллионами. Уверен, когда каждый получит свои пятнадцать минут всемирной славы, окажется, что чистых людей нет – все с червоточиной!»

Джастин часто думал о Бритни. Вряд ли против нее был осознанно составлен заговор. Скорее всего, желание показать звездам, чего они стоят сами по себе, подспудно зрело в течение долгого времени, а она попросту оказалась рядом, когда это желание выплеснулось наружу. Возможно, она оказалась самой легкой добычей? Неспособная к самостоятельному творчеству, сломленная предательством любимого мужчины, Бритни перестала излучать успех, и по привычке обращенное на нее пристальное внимание стало различать в ее поступках только низости и слабости. Бывшие друзья оставили ее, отдав на растерзание репортерам и толпе.

Джастин видел, что все звезды шоу-бизнеса – лишь рабы толпы! Толпа возносит их на пьедестал и охотно поклоняется. Но стоит лишь на минуту оступиться и потерять равновесие, как толпа, беснующаяся у ног, стащит вниз и с наслаждением станет топтать недавнего кумира. Прежде искренне восхищавшиеся девочкой, своим талантом и красотой добившейся мирового признания, теперь они гогочут до боли в животе над несчастной чудачкой с бритой головой и готовы лишить ее родных детей.

Но и этого мало! Оттого ли, что закулисные воротилы мира шоу-бизнеса не могли допустить окончательного поругания американской мечты, которую олицетворяла несчастная Бритни, или оттого, что в это непростое время дешевле подновить старую вещь, чем искать новую, но с недавнего времени Бритни стали возрождать с тем же усердием, с каким еще совсем недавно уничтожали.

Прежде всего, посадили на цепь папарацци. Затем заставили Бритни лечиться от алкоголизма и наркозависимости, а пока она лежала в клинике, на скорую руку сляпали совершенно беспомощную пластинку. Потом Бритни отдали в волшебные руки врачей-косметологов и тренеров, и, едва приведя ее в форму, тут же сняли несколько дешевых видео-клипов. Дальше пустили рекламу, купили критику и, наконец, выдали целую гору наград. Тупая толпа снова проглотила наживку и вновь понесла Бритни на руках. И все знаменитости стали вести себя, как ни в чем ни бывало: снова стали целоваться с нею при встрече, поздравлять ее, хвалить, приглашать и любить, как будто еще полгода назад не сторонились ее, как прокаженной, не глумились, не отказывали от дома и не презирали. Впрочем, и теперь, несмотря на внешнюю расположенность, мало кто сочувствовал ей искренне, и большинство предсказывали скорый и окончательный закат ее звезды. В самом деле, слабый рассудок Бритни не выдержал такой резкой перемены: она постепенно теряла ощущение реальности окружающего мира, часто говорила бессвязно и поступала странно; она не заботилась о своей внешности, так что пришлось нанять нескольких девушек, которые неотступно следили за ней, как  гувернантки – за непослушной девочкой; с ней нередко случались истерики, которые врачи заглушали лекарствами.

Джастин и сам имел возможность убедиться в плачевном состоянии Бритни, когда она однажды позвонила ему. Поначалу Бритни пыталась вести обычную светскую беседу, как будто звонила не глубоко за полночь, но по голосу было понятно, что это дается ей с большим трудом, и, действительно, очень скоро она словно соскочила с рельс и весело понесла какую-то чушь про стрелки в бассейне и женщину-змею на дереве во дворе. Джастин не прерывал ее. Под конец она вдруг заплакала и неожиданно спокойным голосом сказала:

«Я кукла, Джастин! Я просто заводная кукла! Они заводят меня каждое утро, как часы, и выталкивают на сцену, чтобы я пела, танцевала и улыбалась! Когда я останавливаюсь, они вставляют в меня огромный ключ и заводят снова. И будут делать так, пока я не поломаюсь окончательно. А потом выбросят на помойку, как металлолом! Но, Боже, лучше уж так – пусть я умру на сцене, а не в одиночестве, но под прицелом фотоаппаратов чертовых папарацци!»

«Не грусти. Держись. Все обязательно как-нибудь образуется. Главное, не сдавайся», – механически утешал ее Джастин, чувствуя, что говорит совсем не то, что нужно, но в то же время не в силах найти более подходящих или действенных слов. Ему самому нужна была помощь, и он чувствовал себя не вправе давать кому-то советы.

На другом конце трубки Бритни стала шмыгать носом и кашлять, стараясь справиться со слезами.

«Что ж, господин Тимберлейк, – сказала она наконец, стараясь придать голосу строгость и надменность, – было приятно с вами поговорить. Доброго дня».

Бритни повесила трубку.

3. Любовь Хита Леджера.

«Одним словом, это было самое настоящее Возвращение!» – закончил свой рассказ мистер Клуни.

«Что ж, спасибо за такой информативный рассказ, Джордж», – равнодушно сказал Джастин.

«И все? И это все, что ты хочешь мне сказать? – удивился Клуни. – Неужели тебе не захотелось вновь постоять там на сцене и пережить эти волнительные моменты?!»

«Нет»

«И тебя не волнует, что какая-то наркоманка и алкоголичка с бездарным альбомом и клипом за три цента обходит тебя на повороте?! – мистер Клуни едва сдерживал свое возмущение. – Джастин, я не понимаю, что с тобой происходит! И знаешь, мы с тобой, конечно, друзья, но если ты и дальше будешь продолжать в таком духе, то мне придется настоять на соблюдении контракта! Может, все-таки будет лучше, если ты поговоришь с доктором Лю?»

Одним из многочисленных пунктов контракта, которые Джастин нарушил, укрывшись от мира за стенами своего особняка, было обязательное ежемесячное посещение психолога – доктора Лю. Джастин, как мог, избегал встречи с доктором. Лю – низенький китаец с выпученными глазами, – несомненно, обладал даром внушения и после двух-трех сеансов убедил бы Джастина в том, что его волнения безосновательны, что он напрасно пытается решить метафизические вопросы, которые по определению не имеют решения, что нужно гнать от себя эти мысли, а лучший способ сделать это – погрузиться в работу над новым альбомом.

Каждый раз, когда Клуни нужно было в чем-то убедить нерадивого подопечного, он обращался к доктору Лю, и каждый раз, как бы твердо ни был Джастин уверен в своей правоте и сколько ни давал себе клятву ни за что не соглашаться, оказавшись на твердой кожаной кушетке под гипнотическим взглядом выпученных глаз китайца, он оказывался бессилен. Сначала Джастину начинало казаться, что доводы доктора не так уж абсурдны; потом – что ребяческое упрямство нелепо и что, конечно, следует иногда прислушиваться к советам со стороны; затем он внутренне соглашался с доктором, одновременно стыдясь, что продолжает спорить с тем, что сам уже считает верным; далее, дождавшись какого-нибудь нового аргумента, делал вид, что именно этот аргумент и заставил его переменить свое мнение; и наконец, к своему удивлению, Джастин сам предлагал несколько доказательств правоты доктора. Вставая с кушетки, Джастин чувствовал, как кружится голова. Доктор Лю дружески хлопал его по плечу, провожал до двери и передавал в заботливые руки мистера Клуни, который незамедлительно закреплял принятое Джастином решение в новом дополнении к контракту.

На этот раз Джастин не только не поехал к доктору Лю сам, но и не принял его, когда тот появился у ворот усадьбы. Когда привратник сообщил по внутренней связи, что приехал посетитель, Джастин разозлился и напомнил, что ему было строго-настрого запрещено принимать любых гостей и что было приказано отказывать всем, не докладывая. Но когда в ответ на это он услышал мягкий и липкий, словно обволакивающий мозг, голос доктора Лю, он простил привратника: очевидно, доктор применил на нем один из своих психологических приемов. Джастин поспешно выключил репродуктор и проверил, заперта ли входная дверь.

«Ты очень невежливо поступил с ним, – говорил мистер Клуни. – Он же относится к тебе, как к родному сыну. Ты ведь знаешь, что у него нет своих детей, да? А ты так жестоко отвергаешь его. Но он человек широчайшей души. Говорит, знает, что с тобой происходит. Попросил меня дать тебе время. Я ему пообещал, конечно, но учти: он сейчас улетел в Нагано, но когда через две недели вернется, тебе обязательно нужно будет с ним увидеться».

«Конечно, Джордж, конечно», – поспешил согласиться Джастин, порядком уже уставший от этого разговора.

«Отлично! Так-то лучше! Я позвоню тебе завтра!» – заключил Клуни.

«Слушай, в этом нет необходимости», – хотел сказать Джастин, но не успел, потому что мистер директор повесил трубку.

«Вероломный ублюдок, – подумал Джастин. – Наверняка, ты уже подготовил костюм и речь на случай моей неожиданной кончины».

Эта мысль Джастина была вызвана картиной похорон Хита Леджера, на которых менеджер погибшего появился в великолепном, словно заблаговременно сшитом на заказ траурном костюме и произнес наизусть отлично написанную речь.

Смерть Хита Леджера тогда привлекла всеобщее внимание: обывателей, как всегда бывает в подобных случаях, поразила смерть богатого, знаменитого и талантливого молодого человека, который был, казалось, в самом расцвете сил; жители же Голливуда, знавшие и про мучившую Леджера бессонницу, и про его зависимость от наркотиков, и про внутренний конфликт между любовью к женщинам и любовью к мужчинам, были заинтригованы появившимся вскоре после смерти актера и ходившем из рук в руки текстом, который, по слухам, был копией предсмертной записки Леджера, уничтоженной тем самым менеджером. По содержанию записки выходило, что Леджер покончил жизнь самоубийством, потому что не смог пережить утрату своей единственной настоящей любви. В утрате он, конечно, обвинял жестокий мир шоу-бизнеса, в котором правят ложь, деньги и секс.

«Вы, проживающие за оргией оргию, – якобы писал Леджер в записке, – не позволяете существовать ничему чистому и невинному! Вы растоптали мою любовь! Моя жизнь отныне не имеет смысла! Вы убили ее и убили меня!»

Речь шла о его первой любви – любви с детской площадки, как говорят. Эта простая девушка из американской глубинки любила Леджера до беспамятства, но он оставил ее и отправился искать удачи на актерском поприще. Теперь, после многих лет разлуки, он случайно снова встретил ее и увидел в ней воплощение невинности и неиспорченности, ведь она когда-то полюбила его самого, а не его богатство и успех. Былые чувства вновь вспыхнули в сердце Леджера, а она никогда и не переставала любить его. Но воздушный замок в одночасье рассыпался в пыль, когда кто-то подбросил возлюбленной актера фальшивые фотографии, на которых он предавался любовным утехам со своей партнершей по фильму «Темный рыцарь». Увидев фотографии, несчастная девушка тут же выбросилась из окна и погибла. Несколько недель актер пытался найти негодяя, подбросившего фотографии, но ему это не удалось. Еще некоторое время Леджер медленно затухал, а потом однажды просто съел все содержимое хранившейся у него дома аптечки.

Джастин не верил в историю с запиской. Не потому, что про все описанные события, включая и таинственную возлюбленную, заговорили только после появления записки. И не потому, что вся эта история очень напоминала элемент низкопробной мелодрамы: в конце концов, современная жизнь чаще подделывается под кино, чем кино – под современную жизнь. Все было проще: Джастин не мог поверить, что Леджер убил себя из-за любви. Видит бог, нет в Голливуде знаменитости-мужчины, который бы видел смысл жизни в любви.

Джастин перестал верить в любовь уже после первого гастрольного тура с группой Эн-Синк. В те дни необузданный разврат начинался в любой точке Америки, где останавливался их гастрольный автобус. В любое время к их услугам было несколько десятков совершенно незнакомых девиц, с которыми можно было делать все, что угодно, и ребята делали с ними все. Прежде всего, чтобы попасть в руки ребят из группы, поклонницам приходилось идти на всякие ухищрения, и нетрудно догадаться, какие услуги они оказывали охранникам, водителям и прочей прислуге, чтобы пробраться к своим кумирам. Увидев же наконец вожделенные лица, девушки могли вести себя по-разному: одни, визжа, бросались на шею и осыпали поцелуями, другие, наоборот, робели, не решались подойти и не могли произнести ни слова, – но очень скоро и те, и другие обнаруживали себя стоящими на коленях, полуголыми и с членом во рту. Дальше начинались сексуальные игрища, в которых, надо признать, ребята проявляли богатую фантазию, какую вряд ли можно было ожидать от недалеких мальчиков, выросших в одноэтажной Америке. Они устраивали оргии с невообразимым числом участниц и использовали все известные человечеству секс-игрушки, в особенности – наручники: почему-то им очень нравилось сковывать девушек вместе, составляя сложные многофигурные композиции, а потом, толкая их и поворачивая, трахать наугад ту, которая окажется ближе. Еще они любили устраивать «построения»: они ставили группу девиц на четвереньках в линию, а потом, прохаживаясь позади этого ряда, случайно тыкали членом то в одну, то в другую, причем не для того, чтобы получить удовольствие от физиологического процесса, а для того, чтобы сказать себе: вот, все эти женщины мои, и я царственно награждаю их проникновением моего члена. Собственно, парни могли даже не заниматься сексом: в конце концов, сил на всех желающих не было ни у кого, и поэтому некоторых пришедших девиц просто каким-нибудь особым образом отмечали – пороли, душили, обливали пивом, могли выставить голой в коридор и прочее в таком же роде.

Самым излюбленным элементом этих забав было разговаривать с поклонницами, вернее, слушать, что те говорят: девушки без конца признавались им в любви, и делали это так страстно и так искренне, как, наверное, впоследствии не признаются уже никакому другому мужчине. С членом внутри, с потекшей от слез тушью на лице, давясь от попавшей в горло спермы, они продолжали повторять слова, исполненные восхищения и обожания. В такие минуты почти невозможно было избавиться от мысли, что женщина – это всего лишь бессмысленный нерассуждающий кусок плоти с тремя отверстиями и репродукторами, издающими стоны и крики. И хотя Джастин принимал участие в оргиях реже, чем остальные, того, что он увидел и испытал, оказалось достаточно, чтобы навсегда разувериться в любви. Когда регулярно унижаешь чужих женщин, в какой-то момент невольно начинаешь подозревать, что кто-то так же поступал и с твоей, а потом это подозрение перерастает в холодную уверенность, и тогда от веры в любовь не остается ничего.

«Надо быть полным идиотом, чтобы видеть смысл жизни в любви. Да и вообще, видеть смысл своей жизни в других людях, смысл нужно искать только в себе самом, – думал Джастин, вставая с дивана и направляясь в кухню на первом этаже. – Нет, каким бы ни был идиотом Леджер, вряд ли он убил себя из-за любви! И как подозрительно, что история с уничтоженной предсмертной запиской возникла как будто в опровержение другой сплетни – о том, что Леджера убил его менеджер, подкупленный продюсерами фильма «Темный рыцарь».

Поговаривали, что в поисках сенсации, которая бы привлекла внимание к их посредственному фильму и позволила бы ему сделать хорошую кассу, продюсеры решились на крайний шаг – они заплатили менеджеру Леджера, чтобы тот отравил своего подопечного. Давно проверено, что ничто так не впечатляет среднего американца как мертвая звезда.

«Что ж, если это было так, то затея, безусловно, удалась, – думал Джастин. – Вряд ли «Темный рыцарь» собрал хотя бы половину вырученных в итоге денег, если бы выход фильма не был окружен романтически-мрачным ореолом. Вот эта история похожа на правду. Уверен, Клуни бы не сомневался ни секунды, если бы ему предложили укокошить меня за хороший процент. Даже несмотря на то что он верующий. Хотя, учитывая всю греховность жизни звезд, возможно, их убийство не считается грехом. А может, это даже засчитывается как добродетель?»

Джастин представил, как мистер Клуни прокрадется ночью к его постели и вкатит ему приготовленную доктором Лю смертельную смесь, которую полицейские примут за случайно смешанные безвредные лекарства.

4. Тимбалэнд по Чехову.

Тусклый утренний свет, проникавший через большие окна и стеклянные стены, словно заполнял воздух сероватым туманом и делал все предметы в доме призрачными. Дом звенел тишиной. Джастин шел по огромному пустому особняку и старался смотреть в пол перед собой. Повсюду висят зеркала, да и любая поверхность в доме отполирована до блеска, и стоит повернуть голову или скосить глаза, как тут же увидишь свое отражение. Этого Джастину совсем не хотелось – его тошнило от собственного вида. Его тошнило и от приторной новодельной роскоши, которая давила со всех сторон.

«Зачем мне столько богатства? За всю жизнь мне его не потратить! Да и вообще, зачем оно, если я даже не могу им распоряжаться?!» – с раздражением думал Джастин Тимберлейк. Недавно ему открылось, что его огромное состояние ему не принадлежит или, вернее, принадлежит не вполне. Когда Джастин начал искать способ избавиться от ощущения пустоты, он, конечно, в первую очередь вспомнил про благотворительность. Он решил, что посвятит себя помощи несчастным и обездоленным. В его голове звучали великие слова, написанные русским писателем Чеховым, на рассказы которого он наткнулся среди результатов поиска Гугл на слова «бессмысленность жизни» или  «невозможность счастья». Скрывшись от мира, Джастин пытался найти ответы на свои вопросы в мировой литературе, но чтение с непривычки давалось ему с трудом. По сравнению с толстыми классическими романами, короткие рассказы русского писателя было читать даже приятно, хотя тоски от ощущения безысходности они нагоняли куда больше.

«Счастья нет, и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!» – писал Чехов.

Воодушевленный призывом русского классика, Джастин связался с бухгалтерами и сообщил им, что собирается отныне делать добро. Те в один голос поддержали его идею, стали хвалить его щедрость и пообещали составить бизнес-план. Когда же Джастин наконец получил бизнес-план, его удивлению не было предела: выяснилось, что есть миллион разных причин, которые не позволяют в настоящее время выделить хоть сколько-нибудь большие средства на благотворительность. «В условиях мирового финансового кризиса вывод из реальной экономики таких больших сумм принесет куда больше вреда, чем принесут добра ваши пожертвования, – говорил ему по телефону Жак Свиньен, глава крупной фирмы, занимавшейся финансовыми делами многих знаменитостей. – И потом, если позволите, такие крупные суммы никогда не доходят до адресата, будь это пострадавшие от урагана здесь у нас или голодающие дети в Африке. Благотворительность – удел среднего класса». Свиньен тогда так разозлил Джастина, что он чуть не разбил телефон о стену.

«Чертовы русские! – думал Тимберлейк. – Неудивительно, что вы так несчастны, раз вы с самого начала знаете, что приличный человек не имеет права быть счастливым. Но как же вы правы!»

Джастин пришел на кухню, чтобы сделать себе бутерброд. Он открыл холодильник, дополна набитый едой. Джастин достал пакет молока, масло, сыр, колбасу, салат и хлеб. Хлеб в пластиковом пакете был нарезан. Сыр и колбаса тоже были нарезаны, и каждый тонкий ломтик был упакован в отдельный пластиковый пакетик. Каждый кусочек масла был упакован отдельно в виде обернутого специальной бумагой кубика. Листья салата лежали в пластмассовой сетке. Освободив продукты от оболочки, Джастин соорудил бутерброд и налил в высокий прозрачный стакан молоко. Он с наслаждением съел бутерброд, но уже в следующую минуту, когда он сгреб со стола кучку целлофанового мусора, Джастин снова посуровел.

«Какой смысл делать отдельный пакет для каждого кусочка сыра? Неужели человек настолько ленив, что не может самостоятельно отрезать себе сыр?! Вместо этого производят гигантское количество пластмассы, которая засоряет планету. Как можно об этом не думать! В конце концов, все мы дышим одним воздухом и пьем одну и ту же воду. И я, известный певец и миллионер Джастин Тимберлейк, и папуас на берегу Африки. Хотя нет, пока еще вода и воздух у нас – разные. Но если все будет продолжаться так же, как сейчас, то скоро никакие деньги не смогут купить тебе глоток свежего воздуха. А может, и нет. Наверняка, наладят производство специальных респираторов, которые позволят членам золотого миллиона дышать спокойно и ровно».

Течение его безрадостных мыслей прервал звонок телефона. «Свинья В Одеяле» – высветилось на дисплее имя звонившего и Джастин поморщился. Телефон продолжал звонить в его руке, и Джастин никак не мог решить, следует ли ему ответить на звонок. Наконец, он поднес трубку к уху и, зажмурив глаза, нажал на зеленую кнопку.

«Еу! Здесь Тимбалэнд! Хаха!» – проревел телефон, так что Джастин отнял трубку от уха и просто положил ее рядом.

«Че как, мужик? Все затворничаешь? О, черт! Ты мигом передумаешь, если я тебе расскажу, каких телочек снял вчера. О, Иисус! Короче, я прихожу к клуб с моими хоумиз…»

Это звонил необычайно модный с недавних пор продюсер Тимбалэнд. В какой-то момент все вдруг решили, что именно он знает, как должна звучать пластинка, чтобы она хорошо продавалась. Все захотели с ним работать и Джастин – после очередного сеанса с доктором Лю – тоже. Теперь лупоглазый окорок Тимбалэнд считал себя другом Джастина и звонил ему постоянно, отчитываясь о своих новых достижениях.

«И, представляешь, она наклоняется, не сгибая ноги в коленях, и лижет знак на моем капоте. И мы все, такие, о, боже, вот это горячее дерьмо!» – продолжала хрюкать трубка. К счастью, Тимбалэнд никогда не требовал от собеседника ответной реакции.

Тимбалэнда Джастин ненавидел особенно, потому что тот был олицетворением самодовольного звездного счастья, которое было Джастину так непонятно и так противно. Дело в том, что известность и богатство пришли к Тимбалэнду поздно. Но зато теперь, когда его нехитрая первобытная мечта – много денег, блестящие побрякушки, дорогие машины и доступные женщины – была достигнута, он был совершенно счастлив, счастлив безоговорочно и навсегда. Последние несколько лет его жизнь представляла собой непрерывный праздник, и не было никаких признаков, что этот праздник может кончиться или надоесть.

Джастин презирал таких счастливчиков. Став знаменитыми и богатыми после тридцати или даже на излете своих двадцатых годов, они так долго шли к этому, так отчаянно хотели денег, славы и всего, что к этому прилагается, что заряда счастья, который они получали вместе с исполнением своих желаний, им хватало надолго. Иные так и умрут, преисполненные поросячьего восторга от осознания собственной значимости. Презирая, Джастин одновременно  завидовал их толстокожести и слепоте: ослепленные собственным блеском, неспособные увидеть хрупкость своего успеха, они так рады ему, что не задумываются о том, по праву ли им досталось несоразмерное счастье, по заслугам ли и нравственно ли это. Как возможно, что люди, у которых есть все – и деньги, и власть, и влияние, и ум – и которые должны бы указывать своим примером всему обществу путь наверх, к идеалу благородного и великого человека, вместо этого миллионам обращенных на них взглядов выставляют напоказ свою распущенность и притом считают себя выше и лучше других! Свиньи! Хуже свиней!

«Ты чего звонишь-то?» – спросил Джастин, улучив момент, когда Тимбалэнд сделал паузу в своем рассказе.

«А-а-а, ты занятой белый мужик, Джастин! Ладно, ладно! Короче, я пишу новую пластинку и ты мне нужен. Ты просто обязан появиться в паре трэков! Работы немного. В одной песне ты просто должен подпеть, так, «эге-эге», а потом такую фишечку «паа-аа-а». Но другая – это серьезная вещь, я вроде как всю душу вложил, там про парня с улицы и…»

«А зачем?»

«Что зачем?»

«Зачем мне появляться на твоей пластинке?»

«Ради добычи, конечно. Ради медовых девочек. Ради тачек. Ради уважения, наконец».

«Слушай, я прославился на весь мир и разбогател раньше, чем большинство моих сверстников впервые задумались о своей будущей профессии. Я заработал столько денег, что могу всю оставшуюся жизнь не работать! Сколько у меня женщин было, никому не сосчитать. В карьере я достиг всего, о чем только можно мечтать. Мои пластинки – много раз платиновые. Я собрал все существующие награды и титулы. Мое лицо миллион раз показывали по телевизору. Я снялся в кино. Что еще мне делать? Зачем  мне твоя пластинка?»

«Как?! Это Это будет охренительная пластинка! Все просто сойдут с ума!»

«Нет. Это будет просто еще одна из миллиона одинаковых ар-эн-би пластинок. Это будет очередное лоскутное одеяло из чужих мелодий и идей. Ты сам знаешь. На всей пластинке, дай бог, будет одна хорошая песня. Ее будут без конца крутить все радиостанции отсюда до… я не знаю… до Лхасы. Все остальные десять трэков будут музыкальным мусором, который невозможно слушать. Зачем делать, если можно не делать?»

«Ну, знаешь, это же наша работа, мужик! Кто-то – доктор, кто-то – учитель. А мы – музыканты, наша работа – делать музыку. Мы так служим обществу».

Джастин потерял самообладание.

«Чем, интересно, наша музыка служит обществу? Тем, что под нее люди охотнее покупают ненужный хлам в торговых центрах? Тем, что под нее они напиваются, нюхают порошок и трахаются без разбора? Думаю, есть более приличные способы служить обществу»

«Ну, так иди работать уборщиком!» – у Тимбалэнда был свой запас иронии.

«Знаешь, мужик, – сказал Джастин – я бы пошел. Пошел шахтером, пошел санитаром в больнице. Но только не умею я ничего, кроме музыки и танцев. Да и кто возьмет меня на работу? Меня, Джастина Тимберлейка! Даже уборщиком не возьмут. Скажут, ты же звезда, нельзя тебе здесь работать».

«Ты совсем спятил, что ли?!»

Джастин помолчал несколько секунд, а потом сказал:

«А вот ты мог бы, кстати».

«Что я мог бы?» – спросил Тимбалэнд.

«Мог изменить свою жизнь. Почему бы тебе, например, не устроиться работать в зоопарк?»

«Что?!»

«Я уверен, у тебя бы очень убедительно получилось изображать орангутана»

«Пошел ты, Тимберлейк!»

«Нет, правда! Подумай об этом. Тебя бы бесплатно кормили бананами. А соседка по клетке оценила бы твою звериную ласку. Ты бы замечательно послужил обществу, осеменив ее. А ваше потомство, я уверен, с успехом бы пело ар-эн-би»

«Тимберлейк, сука! Ты покойник! Я твою белую задницу натяну на микрофонную стойку, гад!»

В ответ Джастин изобразил звук, который, как ему казалось, должны издавать разъяренные орангутанги. Тимбалэнд, услышав это, пришел в ярость и стал выкрикивать все известные ему негритянские ругательства, часть которых Джастин даже не понимал. Наконец, Джастину это наскучило и он сказал:

«Ладно, извини. Конечно, я не прав. Прости, это была неудачная шутка»

«Шутка, не шутка. Мне плевать! Тимберлейк, тебе конец. Сейчас я позвоню своим парням и уже вечером ты будешь молить о пощаде! Я, блядь, привезу тебе настоящего орангутанга. Сначала тебя трахну я, а потом – орангутанг. Ты поймешь, какая между нами разница!»

«Хорошо. Жду», – сказал Джастин, повесил трубку и убрал телефон в карман.

Оставшееся до приезда Тимбалэнда и его парней время Джастин решил провести с пользой. Он пошел в гараж, где стоял закрытый чехлом верный лимузин. Из дальнего угла гаража Джастин выкатил газонокосилку и направился к выходу.

«Сезам откройся!» – крикнул он и дверь гаража поползла вверх.

Джастин вышел на лужайку перед домом.  Всю многочисленную прислугу своего особняка он отправил в бессрочный отпуск, поэтому газон был несколько запущен. Джастин посмотрел в небо, глубоко вздохнул, а потом несколько раз дернул за веревку на газонокосилке. Газонокосилка фыркнула и зарычала. Медленно шагая по лужайке, Джастин толкал перед собой косилку, из-под барабана которой фонтаном летела травяная стружка. Джастин вновь и вновь возвращался к одолевавшим его проклятым неразрешимым вопросам.

«Должен же быть на Земле такой уголок света, где люди не знают, кто я такой, – думал Тимберлейк. – Надо просто сбежать туда, устроиться там, скажем, садовником и прожить остаток жизни в неизвестности. Но смысл-то! Будет ли в этом смысл? Есть ли смысл в том, чтобы тихо и незаметно умереть в дикой глуши где-нибудь в лесах Амазонки или в Африке? Или, хуже того, умереть от дурацкой лихорадки или укуса насекомого. Или умереть от скуки. Может быть, если смысла нет в жизни, то смысл есть после смерти? Но как узнать об этом?»

Словно в ответ на его мысли, в кармане завибрировал телефон. Джастин выключил косилку и ответил на звонок.

5. Вера Мадонны.

«Джастин! У меня новая морщина!» – были первые слова, которые услышал Джастин, ответив на звонок. Это была  Мадонна.

«Все твердят, что это не так, но я-то вижу! О, они все лгут мне, подлые люди. Ради моего же блага, конечно, но я-то не слепая! Если встать перед зеркалом и наклонить голову вбок так, чтобы свет падал под углом, то не заметить ее просто невозможно. Вот она, прямо на лбу!»

Мадонна, с которой Джастин однажды вместе записал песню и снял клип, почему-то прониклась к нему доверием и считала его тем человеком, который единственный сможет сказать ей правду, когда все остальные ее обманывают. Как и большинство звезд, она не верила никому и всех подозревала.

К Мадонне Джастин испытывал сочувствие и всегда терпеливо ее выслушивал. Она была одним из последних по-настоящему великих артистов, артистов, у которых таланта и творческой энергии хватало на годы и даже десятки лет. Теперь они старели и один за другим умирали, а на смену им шли убогие посредственности, случайно вынесенные на поверхность моря человеческого внимания, чтобы, пережив свои пятнадцать минут славы, навсегда исчезнуть на дне в неизвестности.

«Ах, Джастин. Боюсь, никто не может в этом помочь, да? Неправда ли, несправедливо, что и я, и какая-нибудь старуха в Непале обе состаримся и умрем. Как было бы замечательно, если бы можно было купить эликсир бессмертия. Не продают. Не потому, что хотят поднять цену, а просто – нет. Ученые еще не изобрели. И еще долго не придумают, я узнавала. Или, скажем, было бы круто, если бы можно было настолько понравиться Богу, чтобы он решил сохранить тебя навечно как предмет своей особой гордости! Но нет! Нет Бога. Если бы был, то меня, наверняка, сделал бы бессмертной и сохранил вечно молодой. У меня ведь идей – на тысячу лет вперед. Зачем Богу уничтожать то, что может приносить пользу остальным его творениям еще долгие годы? Нет, определенно Бога нет. Как ты думаешь?»

Джастин знал, что религия – это слабое место Мадонны. Она как маятник качалась между исступленным религиозным фанатизмом и отчаянным неверием. Иногда время перехода от одной крайности в другую могло быть меньше минуты.

«Не знаю», – ответил Джастин.

«И я не знаю. То есть, я точно знаю, что-то там есть. Но что именно?»

Джастин молчал.

«Недавно я видела сон, – продолжала Мадонна. – В ясный и ветреный день я поднимаюсь в гору. Деревья шумят и гнутся, трава шепчет и пыль вьется вокруг меня. Солнце слепит, но не жжет. На вершине стоит церковь. Небольшая католическая церковь, похожая на ту, в которую я ходила в детстве. Боковая дверь в ней открыта. Я захожу внутрь. В церкви прохладно и темно. И пусто. Я оборачиваюсь к алтарю и вижу, что на алтаре лежит женщина. Когда я подхожу к алтарю, то вижу, что она одета как у монахиня, а в области груди у нее все разорвано и размолото, как будто кто-то топором рубил. Тут монахиня встает с алтаря, и я вижу, что это – моя копия. Звучит начало песни «Как девственница», и копия начинает танцевать, как я. Рот у нее закрыт, но из растерзанной груди доносится звук моего голоса. Я разворачиваюсь, чтобы бежать прочь, и вижу, что в церкви нет ни одного пустого места: всюду сидят мои друзья, коллеги, знакомые. Ни одного свободного места. Все – в черном, как на похоронах. Некоторые – плачут. В первом ряду сидит мой отец, склонив голову. Я бросаюсь к нему и начинаю его трясти. Он поднимает глаза, узнает меня, хмурится, встает и кричит: «Вон из церкви, исчадие сатаны!». Тут все оборачиваются на меня, начинают меня обсуждать, сердятся. Потом все встают и надвигаются на меня. Я разворачиваюсь и бегу по проходу прочь из церкви. Я выбегаю на улицу, а там – ночь. Вокруг – поле, утыканное горящими крестами. Я оборачиваюсь к церкви, а это церкви нет, а на ее месте стоит Мадонна. Святая Мария. Обычная красивая женщина в красно-синих одеждах. Лицо ее светится добротой и милосердием. Я чувствую облегчение, понимаю, что спасена. Она протягивает ко мне руки….»

Мадонна остановилась, чтобы взять новое дыхание.

«Я смотрю на ее руки и вижу, что из каждого рукава у нее торчит по две руки. Поднимаю глаза, а Мария ростом уже выше меня вдвое и продолжает расти. А из-за спины у нее одна за другой появляются все новые руки. В руках – разные предметы, и в одной я успеваю заметить младенца-Иисуса, но тут же его заслоняет еще дюжина рук. Одна из рук подхватывает меня, кладет на ладонь другой. Мадонна подносит меня к своему лицу. Ее лицо – теперь уже гигантское, так что я размером меньше ресницы – продолжает излучать добро и свет, но перед колоссальным многоруким божеством я испытываю дикий страх. Мадонна улыбается, и лицо ее начинает покрываться золотом. Тогда я подбегаю к краю ладони и бросаюсь вниз. В этот момент я проснулась. Теперь ты понимаешь, Джастин? Это было видение загробного мира, и с меня вот-вот должны были начать спрашивать. А я так боюсь отвечать, Джастин, так боюсь!»

В трубке раздались всхлипывания и сморкания. Это могло бы произвести впечатление, если бы Джастин не знал, что подобные сны были для Мадонны делом обычным и что на самом деле особого значения она им не придавала. Каким бы угрожающим ни было видение, Мадонна всегда поступала примерно одинаковым образом. Она исповедовалась модному католическому священнику, заказывала службу в православном храме, делала крупное пожертовование синагоге, приглашала домой буддийских монахов читать мантры и, конечно, посещала Центр Каббалы. Всевозможные мелкие культы и секты тоже пользовались ее расположением. Только ислам она, по понятным причинам, не удостаивала вниманием.

«Несчастный современный человек, – думал Джастин. – В прошлом средний европеец с рождения был крещен и четко знал, что ждет его после смерти, как выглядит бог, что он спрашивает и как ему отвечать. Было ясно, что те, кто говорит иное, – язычники или еретики, и все они, конечно, будут гореть в аду, но неплохо было бы, чтобы они также погорели в огне и на этом свете. А теперь? Теперь каждый выбирает веру по себе. То есть каждый думает, что сам волен выбирать, что увидит после смерти и какой бог будет его судить – белобородый старец, узкоглазый чиновник с бородкой, синекожее чудовище с клыкастой мордой и ожерельем из черепов или, может быть, говорящий сноп света. Но как можно в наше время не видеть в этом противоречия?! Если умирают все люди одинаково, то какие есть основания полагать, что после смерти все увидят разное? А если все видят одно, то что это? Должно быть, чертовски обидно вести жизнь праведника и готовиться к встрече с апостолом Петром, а потом не иметь монет, чтобы расплатиться с паромщиком на реке Стикс. Или всю жизнь собирать скальпы врагов и приносить жертвы богу войны в надежде после смерти отправиться в долину героев, а потом узнать от узкоглазой богини, что за убийство, даже за убийство врага, полагается несколько вечностей адских мучений, а потом перерождение в виде свиньи. Как можно не сомневаться в своей вере, если рядом с тобой живут несколько миллиардов человек, которые верят в нечто совершенно иное? Оттого в голове и в душе нынешнего человека рождается такой винегрет образов и идей! Все стараются верить сразу во все, и оттого не верят ни во что»

«Джастин! Ты меня слушаешь вообще?!» – требовательный голос Мадонны прервал его размышления.

«Мадонна, не переживай. Ты можешь быть спокойна. Ты по любой религии попадаешь строго в ад», – хотел сказать Джастин, но сдержался и промолчал.

«Что ты об этом думаешь?» – спросила Мадонна?

«Ничего».

«А надо бы задуматься! Хватит уже беззаботной жизни. Хватить жить без креста, пора уже и смысл в жизни поискать».

На словосочетание «смысл в жизни» Джастин отреагировал молниеносно. Он отнял телефон от уха, размахнулся и, издав нечеловеческий крик, со всей силой метнул его за забор усадьбы. Несколько секунд он стоял неподвижно, прислушиваясь в своему дыханию, а потом сел на землю и тихо засмеялся.

6. Эпилог.

Джастин не сошел с ума и не покончил жизнь самоубийством. Все прошло так же неожиданно, как и началось. Месяц спустя, вспоминая о том странном времени, Джастин сам себе удивлялся и не мог понять, что именно его так беспокоило. Он помнил только, что жизнь казалась ему бессмысленной. Он и теперь знал, что она бессмысленна, но сейчас это не доставляло ему никаких неудобств.

Возвращение Джастина в мир было совершенно безболезненным. Вместе с волнениями и тревогами ушла бессонница, а в остальном, как показал осмотр у доктора Лю, затворничество никак не сказалось на здоровье Джастина. Стараниями мистера Клуни отсутствие звезды было преподнесено общественности как перерыв в публичной жизни, чтобы подготовиться к записи новой пластинки. На пластинке, было обещано, точно будет дуэт с Мадонной и совместная композиция с Тимбалэндом.

«Жизнь бессмысленна, но, знаете, не у меня одного, – говорил Джастин, появляясь в обществе. – Жизнь бессмысленна вообще у всех. Да-да, у всех. Просто не все это сразу замечают. Можно утешать себя, можно придумывать себе смыслы, но это все самообман. Всю глубину бессмысленности жизни можно почувствовать, только когда все смыслы развенчаны. Вот тогда приходится туговато. Но если ты сильный и разумный человек, то справишься. Этим нужно переболеть, как ветрянкой. И, кстати, как и ветрянкой, этим лучше переболеть в детстве. Но для этого, пардон, надо быть Джастином Тимберлейком».